Единственная возможность разговорить суперзвезду поп-музыки - дождаться появления ее
очередной пластинки. По такому случаю знаменитости (не без влияния фирм грамзаписи) на время
подавляют стойкую нелюбовь к журналистам и становятся словоохотливы и доброжелательны.
Воспользовавшись выходом в свет нового альбома Пола Маккартни "Flaming Pie" (MPL/Parlophone),
мы решили задать ему вопросы, волнующие всех честных меломанов планеты. С помощью пресс-службы
компании EMI и ее московского представителя - Gala Records, нам удалось добиться своей цели.
Итак, наш собеседник - сэр Пол Маккартни, самый заслуженный и знаменитый деятель современной
поп-музыки.
Выход нового альбома "Flaming Pie" приурочен к каким-то важным датам в этом году?
Нет, ни к каким юбилеям он не приурочен, это просто совпадение. Но действительно,
есть круглые даты: альбом вышел в начале мая, практически 30 лет спустя после выхода
"Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band" и моей первой встречи с Линдой.
И еще, кажется, в июле исполняется 40 лет со дня вашего знакомства с Джоном Ленноном?
Не может такого быть, я не настолько стар.
Но вы действительно впервые встретились 40 лет назад. И вот годы прошли, один из вас
получил рыцарский титул. Интересно, как бы вы в ту пору к этому отнеслись?
Мы бы обхохотались, сама идея об этом была бы смехотворна. Мы могли поглядывать на
шикарные спортивные машины и думать: "А что - может быть, когда-нибудь..." Но рыцарское звание
- никогда. Это казалось просто невозможным.
И как теперь надо называть Линду: леди Линда или Линда Маккартни?
И так, и так. Когда мы с Линдой сидим на отдыхе и смотрим на закат, я поворачиваюсь
к ней и говорю: "Ах ты, моя леди". Это бзик, но довольно милый, потому что всегда нужно делать
так, чтобы твоя девушка ощущала себя леди - хотя для тебя она, наверное, и так ею всегда была.
Что до меня, то рыцарство - это типа школьной награды. Ты к ней не стремишься, но если хорошо
рисуешь, получаешь приз за рисование, потому что учителя считают тебя достойным. Вот и к
рыцарству я так же отношусь. Это такая приятная штука, которую тебе предлагают и отказываться,
согласитесь, было бы невежливо.
Кажется, ваш предыдущий альбом "Off The Ground" вышел четыре года назад?
Да. Вообще-то после того диска мы все готовились к выпуску "Антологии", и кто-то из
компании EMI прислал мне письмо - дескать, мы не нуждаемся в вашем альбоме в ближайшие пару лет,
поскольку все заняты "Антологией". Поначалу меня это слегка задело: "Ну вот она, типичная фирма
грамзаписи!" Но потом я понял, что они правы. Во-первых, я хотел сконцентрироваться на
"Антологии", приложил к ее выпуску большие усилия. К тому же, если бы посреди этой работы кто-то
из нас выпустил сольный диск, это было бы не вполне корректно. И даже глупо: это повредило бы
продаже дисков "The Beatles". Так что я ждал, работал над "Антологией" и время от времени писал
- как всегда.
Все песни на альбоме написали вы?
Да, за исключением тех, которые написал не я. "Used To Be Bad" мы сочинили со Стивом
Миллером, "Really Love You" - вместе с Ринго. Это наша первая совместная композиция.
Стало быть, Ринго играет у вас на барабанах?
Точно, но всего на двух песнях - "Really Love You" и "Beautiful Night". На остальных
номерах единственный ударник это я. Я этому научился еще до того, как Ринго пришел в
"The Beatles". Когда у нас не было барабанщика, эту лямку всегда тянул я.
А много на альбоме других музыкантов?
Да в основном я и горстка приятелей - Ринго, Стив Миллер и Джефф Линн в разных
комбинациях, но ни на одной песне они не собираются все вместе. Так что это, в общем, сольный
проект - возвращение к временам "McCartney" и "Rem".
Кто продюсер?
Восемь песен я продюсировал вместе с Джеффом Линном. Мой старый друг Джордж Мартин
поработал над "Calico Skies" и "Great Day". Остальной материал спродюсирован мной и моей пятой
точкой. Получился такой альбомчик домашнего приготовления.
Ходят слухи, что этот альбом должен был называться "Не напрягайся".
Это правда?
Нет. Альбом называется "Пылающий пирог", а "Не напрягайся" - это настроение,
с которым был сделан диск. Я говорил всем, кто занят его раскруткой: "Не напрягайтесь, не надо
просыпаться по ночам с мыслями об этой пластинке, это всего лишь пластинка. Если нравится - то
нравится, а не нравится - не покупай".
Откуда такое настроение?
Это результат чувства свободы и расслабленности во время работы над "Антологией".
Два года отдыха, и все это время мне хотелось заниматься музыкой. Поэтому все, что я написал, я
написал для собственного удовольствия. Одна из моих теорий заключается в том, что радость от
работы в студии передается другим людям. Если мне здорово, то, может, и звучать это будет
здорово.
По сравнению с вашими предыдущими записями звук гитары на этом альбоме тяжелее. У вас
появился новый гитарист?
Не совсем так, поскольку ансамбля у меня сейчас фактически нет. Стив Миллер принял
участие в записи нескольких песен, мне нравится его стиль. Мне говорили, что его очень трудно
продюсировать: он человек дотошный, настоящий перфекционист, иногда по три часа не может решить,
какую гитару использовать. Но мне с ним работать было очень удобно.
Моя гитара на альбоме звучит тяжелее, чем прежде. Это все из-за Линды. Когда мы с ней
впервые встретились, она мне сказала: "А я и не знала, что ты можешь так жестко играть на
гитаре, мне это нравиться". И заставляла меня дома играть в таком стиле. И я играл. У меня
немного наивная манера исполнения. Там нет особой техники, немного похоже на Нила Янга. Я видел
его в прошлом году на фестивале и понял, что нам нравятся одни вещи - он тоже большой фанат
Хендрикса.
А кроме вас, Стива Миллера и Джеффа Линна, на этом альбоме кто-то играет на гитаре?
В песне "Heaven On A Sunday" - мой сын Джеймс. Он становится по-настоящему хорошим
гитаристом, и я подумал, что неплохо было бы записаться с ним вместе. Что мы и сделали. Я сыграл
акустическую партию - как старый блюзмен. А молодому лосю оставил электрическую часть. Конечно,
как отец я был очень горд, это замечательно - играть с собственным сыном. Местами он был очень
даже недурен.
Вы все эти годы приглядывались к нему, выжидая такого момента?
Меня часто спрашивали: а дети у вас музыкальные? И я всегда говорил: да, они все
музыкальные, но я никогда не подталкивал их к этому. Я решил, что не буду этого делать, но если
сами они потянутся к музыке, мешать не стану, наоборот - помогу. Первая гитара у Джеймса
появилась, когда ему было девять или десять лет, и с тех пор - вот уже лет десять - он на ней
играет. Бывало, придет из школы - и сразу к своей гитаре. Учителя у него не было. Я ему сразу
сказал то же самое, что мне сказал мой отец: "Сын, если хочешь учиться, бери нормальные уроки".
А он мне в ответ: "Но ты же не брал". Именно так я ответил своему отцу. Так что сага
продолжается.
Кстати о семье. Линда как-то повлияла на скорость сочинения некоторых песен?
Да. "Some Days" и "Young Boy" я написал как бы на спор с самим собой, пока Линда
занималась своими вегетарианскими проектами. Как-то я отвез Линду на фотосъемку на ферме в
графстве Кент. Когда она занялась своими делами, я удалился и спросил хозяйку дома, не выделит
ли она мне комнату. Она впустила меня в спальню ее сына наверху. Я сел там со своей акустической
гитарой и надумал сочинить песню, пока Линда занята на съемках. Я знал, что она там пробудет
часа два. Вот так и родилась песня "Some Days". Обычно набросаешь мелодию и думаешь: допишу
через неделю или еще когда. Но я решил закончить ее, чтобы, когда Линда спросит: "Ну, чем ты
там занимался? Не скучал?", я мог ответить: "Да вот песню написал. Хочешь послушать?"
Это что-то типа игры, в которую я иногда играю. Мы с Джоном в нее тоже играли и,
по-моему, у нас никогда не уходило больше трех часов на сочинение песни. Так у меня вышло и с
композицией "Young Boy". Я ее написал, когда Линда устраивала свою очередную кулинарную встречу
с прессой.
А что за история связана с заглавной песней альбома "Flaming Pie" ("Пылающий пирог")?
Долгие годы была неясность с тем, кто же придумал название "The Beatles". Джордж и
я точно помним, что дело было так. Джон и несколько приятелей из школы искусств снимали
квартиру. Мы там все кучковались на старых матрасах - так здорово было. Слушали пластинки
Джонни Барнетта, бесились до утра, как это у подростков заведено. И вот как-то однажды Джон,
Стю (Стюарт Сатклиф, член первого состава "The Beatles". - Ред.), Джордж и я шли по улице, вдруг
Джон и Стю говорят: "Эй, у нас есть идея, как назвать группу - "The Beatles", через букву "a"
(если следовать правилам грамматики, полагалось писать "The Beetles" - "жуки".) Мы с Джорджем
удивились, а Джон говорит: "Ну да, мы со Стю до этого додумались".
Так эта история вспоминается мне и Джорджу. Но с годами кое-кто стал думать, что Джону
самому пришла в голову идея названия группы, и в качестве доказательства ссылаются на статью
"Краткое отступление по поводу сомнительного происхождения "The Beatles", которую Джон написал в
начале 60-х для газеты "Мерсибит". Там были такие строки: "Жили-были три маленьких мальчика, их
звали Джон, Джордж и Пол... Многие спрашивают: что такое "The Beatles", почему "The Beatles",
как возникло это название? Оно возникло из видения. Явился человек на пылающем пироге и сказал
им: "Отныне вы "The Beatles" с буквой "a".
Конечно, не было никакого видения. Джон пошутил, в туповатой манере, типичной для того
времени. Но кое-кто не понял юмора. Хотя, вроде, все так очевидно.
Вы как-то сказали, что занимаетесь живописью. Она дает вам что-то такое, чего не может
дать музыка?
Когда мне стукнуло 40, все говорили, что именно в этом возрасте начинается жизнь.
Я огляделся вокруг - вроде ничего не начинается. Тогда я сам решил начать делать что-то новое.
Стал бегать понемногу, потому что прежде я этим не занимался. Это было довольно забавно. Затем я
подумал, что мне понравилась бы живопись, поскольку я всегда любил рисовать. К 40 годам я решил,
что настало время пойти в художественный салон. Купил холст, краски, кисти. Я начал рисовать и
почувствовал, что мне это доставляет удовольствие. То, что дает мне живопись, сродни тому, что
дает музыка: если день не складывается, нужно уйти в комнату с гитарой и с помощью музыки
сделать так, чтобы день сложился, и ощутить эту магию. Живопись примерно то же самое. Когда я на
гастролях, то иногда посреди всей этой суеты беру выходной и просто рисую. Это что-то вроде
терапии.
Недавно вы вновь посетили Ливерпульский институт исполнительских искусств, на этот раз
для того, чтобы вести мастер-класс. С какими чувствами вы вернулись в родную школу в качестве
преподавателя?
Ну, я не ощущал себя преподавателем - это уж точно. В этом был бы какой-то элемент
противопоставления себя студентам. Когда я учился в школе, у нас были довольно симпатичные
учителя, и ты понимал, что они относятся к тебе как к личности, а не как к мальчику для битья.
Я ощутил себя одним из таких милых старичков и стал выдавать кое-какие идеи по совместным
проектам со студентами. Но и от них я жду разных идей. Я всегда говорил, что, если мне доведется
вести курс сочинительского мастерства (хотя сейчас было немного другое), для начала признаюсь
студентам, что и сам ничего об этом не знаю. И знать не хочу. Потому что в ту самую минуту,
когда я пойму, как нужно писать песни, мне станет скучно.
Вы как-то сказали, что едва ли сумеете достичь всего, к чему стремитесь. Сейчас у вас
рыцарское звание, вы пишете картины, сочиняете симфонии, совершаете мировые турне - вы стали
ближе к достижению своих целей?
Когда мне исполнилось 40, я решил попробовать все то, что раньше казалось мне
недостижимым. И кое-что еще осталось невыполненным, хотя сейчас я вам не скажу, что именно.
Но есть более мелкие вещи, о которых я мечтал и которые сейчас имею. Например, у меня есть
маленькая парусная шлюпка, потому что мне всегда хотелось ходить под парусом. Яхтой ее не
назовешь, это действительно шлюпка на одного человека. Прекрасное ощущение: только ты, лодка и
парус. И очень тихо. Думаю, первобытные люди, которые ходили под парусом, испытывали нечто
подобное. Не знаю, чего я еще хотел бы добиться, я стараюсь не быть слишком амбициозным. Но
всегда будет что-то еще.
Мне нравится не знать чего-то, а потом самому до всего докопаться. Одно дело, когда ты
почерпнул что-то из книги, которую прочитали 50 тысяч человек, и совсем другое, когда ты сам это
постигаешь. И хотя то же самое можно было бы узнать и из книги, ты смотришь на вещи под
необычным углом.
Вы всегда стремились сохранить этот примитивный подход в вашей работе?
Да, мы начали писать песни, хотя не знали, как это делается. Никто нам не
подсказывал. Поэтому мы просто действовали методом проб и ошибок - и по нескольким первым песням
это заметно, они не очень хороши. И еще важный момент - никаких правил. Джордж Мартин то и дело
говорил: "Пол, этого делать не надо". Но поскольку это было правило, мы говорили: "Джордж,
давай-ка сделай это. Мы не знаем, что это такое, но если по правилам этого делать не надо,
непременно сделай". И Джорджу приходилось делать весь этот ужас, но зато наши песни были
непохожи на другие.
А потом "шикарные журналисты" писали о каких-то "эоловых каденциях" и "панатонических
аккордах", мы удивлялись: "О чем это они?". И выяснялось, что они это нашли в финале песни "She
Loves You".
Со всеми многочисленными проектами, в которых вы задействованы, ощущаете ли вы, что в
вашей жизни есть место для жизни?
Нет. Решительно нет. Иногда чувствуешь, что в сутках слишком мало часов, чтобы все
успеть. Но у меня с этим нет проблем: я люблю работать. Меня иногда называют трудоголиком, но
трудоголики, как мне кажется, слишком много работают и не получают от этого удовольствия. А я
получаю.
Но и отдыхать я люблю - ведь во всем нужен баланс. Мне нравится уехать в лес и прорубить
тропинку в чащобе. Тут я наедине с собой, и я делаю то, что хочу, а не то, что обязан. Мне
нравится кататься с Линдой на лошадях. И часто я опаздываю куда-то, потому что не могу быстро
оторваться от лошади.
Национальный трест Британии (организация по охране исторических памятников и
достопримечательностей. - Прим. ред.) купил ваш старый дом в Ливерпуле и взял его под охрану
государства. Что вы по этому поводу ощутили?
Если бы нам с Джоном, когда мы еще мальчишками шатались с гитарами через плечо от
Фортлин-роуд до Менлав-авеню (где мы тогда жили) и обратно, кто-то сказал, что этот дом будет
под охраной Национального треста... Эта идея и сейчас выглядит довольно комично. Это ведь просто
домик с террасой.
Но вообще-то это здорово. Это большая честь, когда кто-то выбирает твой дом,
привинчивает там мемориальную доску. Отсюда мы уезжали в Гамбург, и сосед - мистер Ричардс - шил
нам пурпурные пиджаки, которые мы взяли с собой в Германию. В этом районе мы с Джоном показали
моему отцу окончательный вариант песни "She Loves You", здесь репетировали "To Know Him Is To
Love Him" или, как мы ее позже переименовали - "To Know Her Is To Love Her". Здесь я сочинил на
домашнем пианино мелодию песни "When I'm Sixty Four" ("Когда мне будет 64"), а мне тогда было
15 или 16 лет.
Кстати, о вашем новом классическом произведении: что это такое и когда его можно будет
услышать?
В нынешнем году моя фирма грамзаписи EMI отмечает столетний юбилей, по такому
случаю мне заказали произведение, которое вылилось в "симфоническую поэму". Она называется
"Стоящий камень", в ней четыре части. Исполнит ее Лондонский симфонический оркестр в
Альберт-холле 14 октября.
Вы по-прежнему играете на старой бас-гитаре "Хофнер"?
При работе над этим альбомом я все время играл на "Хофнере", он опять стал моей
любимой бас-гитарой. Мне нравится ее легкость, как будто она сделана из бальзы, с ней можно
двигаться - не то что с другими, которые тянут вниз, будто играешь на тяжеленном куске дуба.
Но на одной песне - "The Songs We Were Singing" - я использовал контрабас Билла Блэка.
Это бывший контрабасист Элвиса Пресли, а я такой фанат Элвиса и Билла, что Линда подарила мне
этот инструмент на день рождения несколько лет назад. Она его как-то разыскала - так, что я об
этом не знал. Ничего себе подарочек! Этот инструмент - все равно, что икона. Правда, мне он не
совсем подходит - Билл в отличие от меня не был левшой. К тому же на настоящем контрабасе я
играть не умею - там руки нужны побольше. Но я стараюсь: "Heartbreak Hotel" уже неплохо
получается.
Трудно ли вам было вернуться к тому духу простоты, который царит на "Flaming Pie"?
В случае с этим альбомом - легко, и я даже не знаю, в чем тут дело. Может, потому,
что в последнее время я слушал много ранних песен "The Beatles", вспоминал, какими плодовитыми и
непосредственными мы были. Но в предыдущие годы с этим были трудности. Потому что человек
полагает, что, когда все сложно, это хорошо. А когда просто - то это уже плохо. Мелодия
"Yesterday" пришла ко мне во сне. Проще некуда. И когда я впервые исполнял "Yesterday", я об
этом рассказал публике. Но, может, не стоило этого делать? Может, надо было сказать, что над
этой песней я восемь месяцев работал в Тибете?
Говорят, вас призывали более основательно заняться "раскруткой" альбома?
Работа над диском доставила мне большое удовольствие, и единственное, чего мне
сейчас хочется, - как следует отдохнуть, расслабиться. И я призадумался - чего стоила вся
карьера с "The Beatles", все эти деньги, слава, если в какой-то момент я не могу сказать себе:
"Так, а теперь - отдыхаем"?
Но разве великая индустрия рок-н-ролла позволяет людям вести себя так в наше время?
То-то и оно. Когда мы только начинали свой путь в этом бизнесе, в ходу были костюмы.
"The Beatles" все изменили, все перевернули. Но сейчас, похоже, костюмы возвращаются, и я бы
охотно сломал эту тенденцию. Я сегодня считаю, что делаю альбом не для индустрии грамзаписи,
а для мальчишки, который на автобусе съездил за этим альбомом, по дороге домой прочитал все
тексты на обложке и вот теперь сидит в своей спальне и слушает музыку. И где бы он ни жил, этот
мальчишка, я чувствую с ним внутреннюю связь. Я сам был таким мальчишкой.
Редакция выражает благодарность пресс-службе компании EMI и ее московскому
представителю Gala Records за помощь в подготовке интервью.
|